Престольный праздник на кукушкином болоте
Это деревня такая — Кукушкино Болото. Кто назвал её так и почему — неведомо. Никакого болота здесь нет и быть не может, стоит деревенька на взгорочке, место сухое, солнечное, вдали, километрах в трёх, — чёрная узкая полоска елового леса. Местная детвора облазила его вдоль и поперёк, но и там никакого болота обнаружено не было.
Кукушкино Болото — деревня тихая. Здесь живут в основном старики, не сказать что брошенные — у многих по городам да по районным центрам дети и внуки. Наезжают дети с внуками регулярно: два раза в год — сажать картошку и выкапывать. А на лето не очень рвутся, деревня дальняя, к ней даже просёлочной дороги путёвой нет, а от железнодорожной станции ходит один автобус в сутки.
Так и живут старики на Кукушкином Болоте. Летом копошатся в огородиках, держат, кто покрепче, скотину, а зимой закрывают плотней свои натопленные избы, чтобы не выдувало тепло, и коротают дни и ночи в уже ставшем привычным одиночестве. Радио слушают. Телевизор смотрят. Очень переживают и за дебаты в парламенте, и за судьбу несчастных, искалеченных жизнью «рабынь». Телевизор в деревенской избе — хозяин. Если вдруг поломается, бежит старушка сломя голову на край села к местному умельцу Степанычу и бухается с разбегу в ноги:
— Глянь поди, что у него там заело…
Степаныч не торопится, продолжает своё дело, за которым застала его несчастная. То ли полено в печку подкладывает, то ли налаживает мышеловку, то ли допивает чай медленными глотками.
— Через недельку зайду, — изрекает, наконец, Степаныч.
Но это совсем не конец разговора, а только его начало.
— Да мне сегодня надо. Сегодня ведь, сам знаешь, какая серия про Марию. Я ведь не так прошу, за бутылку.
У Степаныча не один мускул не дрогнет. Он знает, что слово «бутылка» обязательно прозвучит, он в деревне уже тридцать лет, и ни разу не было сбоя. И не сказать, что спился Степаныч, он один и не сядет за стол.
Два года назад по Кукушкиному Болоту прокатила весть: будем собирать подписи, чтобы вернули церковь. В церкви-то уж много лет амбар, и амбар заброшенный, никому не нужный. Но купол целый, правда пара худосочных берёз взгромоздилась на самой его верхушке, да несколько кирпичей раскрошились от времени и упали в густую лебеду бывшего церковного двора. Церковь звалась Никольской, в честь Николая Угодника, престольный праздник был на Николу Летнего. Библиотекарша Настя Одинцова пошла по дворам с тетрадкой. Кто за церковь — расписывайтесь. Все как один расписались. Разве без церкви можно? Вон по телевизору показывают: как праздник, всё наше правительство чинно выстраивается в церкви со свечками. То тут, то там только и слышно: «Церковь вернули, храм восстанавливается», а в Кукушкином Болоте бегают по церкви крысы да стены исписаны похабщиной. Устроили собрание — для протокола:
— Пусть вернут нам церковь!
— Не то время, чтобы святое место под амбар!
— Сидим, как кроты в норах, а так — как хорошо, пойдём помолимся…
— Бегом в библиотеку на собрание, приехал какой-то уполномоченный, хочет насчёт церкви поговорить.
Огороды побросали, пилку дров на зиму — пришли. Уполномоченный рассказал, что Никольский храм будет восстанавливаться, что, в отличие от других церквей, он в неплохом состоянии: грязь вычистить, стены покрасить, потихоньку иконостас соорудить, к зиме отопление провести. И можно служить. Но без помощи прихожан не обойтись.
— Как, поможете возрождающемуся храму?
— А то как же, в нём моя мать венчалась.
— Деда тут отпевали, и меня, даст Бог…
— Деньги соберём, с миру по нитке — голому рубаха…
Что случилось с Кукушкиным Болотом? Будто свежий ветерок пронёсся над его низкими крышами, сквозняком продёрнул затхлый воздух покосившихся изб. Старушки, те прямо помолодели. Забегали от дома к дому, шушукаются, отстёгивают от своих кровных, собранных на похороны, по чуть-чуть на святое дело. Мужики, что покрепче, ходят кругами вокруг церкви, мнут сапогами лебеду, примериваются, с чего начать.
Скоро и батюшка приехал, назначенный на приход Кукушкиного Болота. Был он старенький и очень давний мой знакомый. Служил в небольшом рабочем посёлке под Москвой, матушку схоронил, дети разъехались, уже за штат собрался, на покой, да уговорили в епархии принять этот деревенский приход.
— Поскрипишь ещё, — сказали, — там, на свежем воздухе, и окрепнешь, Бог даст.
Мы поехали с ним первый раз вместе. Дорога дальняя, очень волновался батюшка, как встретят, как примут. Я, как могла, успокаивала: «Люди стосковались по духовной жизни, для них ваш приезд, батюшка, — праздник…» По телеграмме подали нам к поезду «транспорт» — старую клячу Аиду. Аида прядала ушами и дремала в ожидании важных гостей. Поехали. Вёл «транспорт» важный дед, в очках и потёртых джинсах «монтана». Он протянул батюшке руку, крепко её пожал, представился:
— Михаил Тимофеевич. Очень рады, ждём не дождёмся. Как звать изволите?
— Отец Василий.
На взгорочке Кукушкиного Болота и стояла она — Никольская церковка, пока ещё сиротливая, без креста, но уже прибранная, похорошевшая от свежей побелки, умытая тёплыми дождями. Молебен Николаю Угоднику служили прямо на траве перед храмом. Клали поклоны до земли. Старушки в весёленьких новых платках поближе к батюшке. Мужики, те сторонились, от смущения хмурили лица, покашливали. Батюшке отвели небольшую, но справную хатку. Жила в ней глухонемая баба Фрося, да умерла как два года, огород, конечно, без присмотра, а дом ничего, жить можно. Повесили в красный угол иконки, пристроили лампадку. Батюшка, не привыкший к особому комфорту, был доволен. «Вот и поживу ещё, вот и помолюсь», — приговаривал он, распределяя по вешалкам облачение.
И остался отец Василий служить, а я на той же Аиде уехала к ближайшему поезду на Москву. Месяца через три получила от батюшки письмо: «…Жив не сказать что здоров, но на всё воля Божия. Храм освятили, да вот беда: нет никого в храме, не ходят. Поначалу-то ходили, вроде как игрушка была новая, а теперь игрушка надоела. Хожу по домам, зову, отмахиваются: кто захворал, у кого печка не топлена, у кого огород не полит, а то и вообще пьяные. Пьют в Кукушкином Болоте, страшно пьют, да и где не пьют? Недавно отпевал одну рабу Божию, так мужики предупредили: „Ты давай недолго, а то мы не евши с утра“. А я-то знаю, что за стол не терпится, помянуть… В проповеди стараюсь вразумлять — в воскресенье не работайте, грех, в храм приходите. Нет, как воскресенье, так пошла по деревне гульба — там поют, там дерутся. Вспоминаю, как трогательно прихожане свою церковь обихаживали. Занавесочки из дома приносили, иконки дедовские из сундуков доставали, один раб Божий залез на купол крест ставить, да, видно, сквозняком его прихватило, слёг надолго, я к нему с сочувствием, а он: „Мне за Господа пострадать в радость…“ С тех пор и не был ни разу в церкви, а встретимся — голову опустит и мимо, вроде не заметил. Я ведь это тебе не в осуждение людей пишу, как можно в осуждение? С болью пишу — отвык наш народ от Бога, научился без Него обходиться. Храмы открывать вроде кампания такая. А в храм прийти — труд. Стоять трудно, молиться трудно, поститься трудно. Оно, конечно, трудно, да разве тот труд не на твою собственную пользу? Вот, сестричка, мои скорби, православный народ не идёт в храм, хоть и прибран он теперь, обихожен…»
К сожалению, не новость для меня батюшкины слова. Обрядившиеся в новые, чистенькие стены, в иконостасы, пахнущие свежей древесиной, стоят церкви, ждущие светлого праздника новоселья. Но много званых, да мало избранных. Заждались… Пустая церковь почти такая же беда, как и церковь — амбар. Пусто сердце, отвыкшее от Бога, противится, не даёт ногам сделать несколько шагов к собственному спасению. Кампания по открытию храмов, торопливые просьбы и требования передать «Богово Богу», увы, очень часто не дают добрых плодов. Нет, храмы возвращают охотно, но не так уж и редко стоят вновь открытые церкви пустые, нет прихожан, некому молиться, некому восстанавливать и поддерживать вновь открывшиеся храмы. Причин этому очень много. Иногда в храме некому служить, священники сейчас на вес золота. Иногда, как отец Василий, они очень стары и даже беспомощны, иногда приход состоит всего из трёх человек и не может себя «прокормить», иногда люди идут просто к приглянувшемуся батюшке, сторонясь той церкви, что под боком. Но есть и главная тому причина, простая, как ясный день: исцелиться от безбожия намного труднее, чем выбелить свежей побелкой церковную стену.
Через полгода, когда потеплело и, по моим расчётам, подсохло, выбралась я опять в гости к батюшке на Кукушкино Болото. На стук открыл сразу, засуетился, обрадовался, кинулся чайком угощать, а воды в ведре на донышке. Пошла за водой. Мимо колодца промчался на велосипеде паренёк из наезжающих внуков.
— Здрасьте! — крикнул на ходу. — Сегодня все в библиотеке гуляют, праздник.
— Какой? — спросила вдогонку, да разве услышит.
Попили чайку. День был постный, батюшка угостил сухариками. Спросила, по какому поводу в библиотеке застолье. Пожал плечами, перекрестился: «Пьют, беда страшная, молюсь, да, видно, стар стал, силы не те, молитва не та». К вечеру у отца Василия поднялась температура, он прилёг, а я стала искать что-нибудь жаропонижающее в его аптечке. Но там были только валидол и просроченные глазные капли. Пошла к соседям, никто не открыл, тёмные окна — нет дома. Ещё в одну калитку ткнулась, но и там — замок. Вспомнила — библиотека, там торжество, все там.
В библиотеке ярко светились окна, на ступеньках сидел Степаныч, грузно привалившись к дверному косяку. Рядом с ним хихикал щупленький старичок, видимо рассказывал анекдот. Степаныч покровительственно улыбался: «Слышал, старьё, поновее давай что-нибудь …» Выбежала Настя, библиотекарша, раскрасневшаяся, нетрезвая, на розовой блузке свежее винное пятно:
— Ой, гости! К празднику. Заходите, заходите, сегодня день у нас особый.
— Я по делу. Батюшка заболел. Ему бы аспирин.
— Найдём. А вы заходите, это неуважительно не зайти.
Зашла. Затхлый воздух, замешанный на винных парах и жирной закуске, лениво плавал над книжными стеллажами. Стеллажи были сдвинуты в сторону, а посреди библиотеки под большим портретом Маяковского стоял стол. Вернее, два стола, сдвинутые вместе и покрытые клеёнкой. На столе жалко жались к тарелкам остатки сала, съёжившийся сыр, несколько случайных кусков жареной курицы. Всё остальное было съедено и выпито. Кукушкино развезло, старушки одни дремали, поддерживая кулаками отяжелевшие головы, другие что-то запевали нестройно, но сбивались, махали раздосадованно руками, начинали снова… Оживились, увидев нового гостя, задвигали стульями, усадили. Налили самогоночки: «Выпей за праздник».
Зашумели, засмеялись, заосуждали:
— Ты что? А ведь вроде как верующая. Сегодня у нас на Кукушкином Болоте престол — Николай Угодник. Храм у нас Никольский. А сегодня Николин день.
А я и в календарь не заглянула, стыд какой. Пришлось пригубить глоток тёплой мутной жидкости.
— Больше не могу, меня батюшка ждёт.
— А ты его приводи. Только он не пойдёт, он нами брезгует, всё говорит, не так живём, не по-божески. А кто сейчас по-божески? Никто. Всяк норовит урвать своё, а мы, мы веруем, мы праздник вот престольный собрались отметить. Каждый деньги сдавал, у Насти записано, из дома всего нанесли, сама видишь, — толстая старуха в жёлтой вязаной кофте стала тыкать на рассроченный стол и заплетающимся языком провозгласила тост:
— За нашего Николая, угодничка, чудотворца!
Я вышла на улицу, за мной выбежала Настя: «У меня дома есть аспирин, сейчас вынесу». Вынесла. Мы пошли с ней в сторону батюшкиного домика. Настя торопливо делилась со мной деревенскими секретами:
— Вот собрались отметить праздник, я предложила: что по норам-то сидеть, давайте по-человечески, престол всё-таки. Ты думаешь, все деньги сдали? Степаныч, тот на дармовщину привык, его телевизоры избаловали, а бригадира жена сказала: сама не пойду и его не пущу. А то я не знаю, что она мне завидует. А мы с бригадиром, мы с ним друзья, понимаешь? — она опустила голову, потом заговорщически мне подмигнула:
— Я тебе только, по секрету, а ты никому, хорошо?
О «дружбе» Насти с бригадиром я слышала ещё в прошлый свой приезд.
— Хорошо, — пообещала, — никому.
Батюшка лежал в сильном жару.
— Сегодня же престольный праздник, — напомнила я ему, — память Николая Угодника, в деревне престол.
— Что ты, — он испуганно взглянул на меня, — Николин день через две недели, опомнись…
Настя тихо ойкнула:
— Как через две недели? А мне сказали…
— Перепутала ты, Настя, перепутала. На престольный праздник служба у нас будет торжественная, с помазанием. Приходи.
— Что делать, что делать? — заохала Настя. — А мы сегодня в библиотеке…
Батюшка перекрестился на иконы, слабой рукой взял таблетку, запил водичкой и ничего не сказал.
Настя ушла. Через несколько дней отцу Василию стало полегче, и я уехала в Москву, поручив Насте за ним приглядеть. А через две недели пришла телеграмма: «Отец Василий умер, сообщите родным. Настя».
Это был день памяти святителя Николая, чудотворца и угодника Божия. Большой праздник. Престол в деревне Кукушкино Болото.
Платье навырост
Лепил мокрый, противный снег. «Дворники» с трудом счищали белую коросту с окон его машины. Дорога была безлюдной, но он ехал с напряжением — скользко, темно, сырость пробиралась под лёгкую кожаную куртку — и почему он не надел дублёнку, вырядился, как жених. Выехал без настроения. Наверное, можно было отложить поездку, но отец Георгий очень просил привезти ему пачку свечей, несколько бутылок лампадного масла, ладана. Набралось три тяжёлых коробки, хотелось успеть до Рождества. И вот дотянул — три дня до Рождества осталось, только бы обернуться туда и обратно. Отец Георгий жил в Псковской области, в самой глубинке, в маленьком селе на краю леса. Ехали к нему отовсюду, потому как святой жизни был человек. Усталости, казалось, не ведал, всех привечал, обогревал любовью, от беды отводил. Ехали к нему люди с тяжёлым сердцем, а возвращались просветлённые, умел отвести от человека уныние, умел развернуть его от беды, подтолкнуть к Богу.
Николай заметил, что как стал вспоминать об отце Георгии, так и теплее вроде стало в машине. Уж с ним-то отец Георгий повозился, пока не вытащил из отчаянья, пока не заставил жёстко оценить свою жизнь. Что делаешь? Куда катишься?
Николай был в Москве человеком заметным, под его началом находилось несколько вещевых рынков, жил — как по минному полю шёл: вправо — воронка, влево — обстрел. Пока, в конце концов, и не «подорвался на мине». На него наехали, стали сводить торгашеские счёты, он попытался встать в стойку, напрячь их, опередили — сожгли дачу, принялись угрожать. Хорошо, что он один, семьи не было, как разошёлся с первой женой, всё недосуг было второй раз жениться. Теперь его холостяцкая жизнь оказалась благом. Уж кого-кого, а его близких «доброхоты» в покое бы не оставили. А так — один как перст. Но брали измором — звонили, угрожали, писали письма, просили освободить поле деятельности по-хорошему. В прокуратуру пошли письма. Один раз вызвали, второй. Николай чувствовал: надо уходить по-хорошему. Но такая ненависть в душе клокотала, что он даже ночами проигрывал давно написанный сценарий мести. «Убью, убью обязательно. Пусть сяду, но не потерплю, какой я после этого мужик?»
В Псков поехал налаживать контакты, были у него там свои люди, хотел поговорить, обсудить предстоящую борьбу. А машина возьми да и поломайся на дороге, аккурат у опушки леса, у крайней избы, в которой горел крошечный огонёк лампады. Постучал. Открыли. Маленький седой старичок с бородой до пояса.
— Заходи, мил-человек. Заходи, гостем будешь, — молочка налил, отломил хлеба. — Ешь. Говорить потом будем.
— А что говорить? Мне говорить нечего, — насторожился Николай.
— Нечего и нечего, неволить тебя не буду. Пей молочко, пей.
И как прорвало Николая. Разрыдался он, уронив голову на стол, покрытый весёленькой клеёнкой, и рыдал, как освобождался. И стал говорить. По чуть-чуть всё и рассказал. Утром он развернул свой «Мерседес» обратно в Москву. В ожидании новой жизни сердце притихло. Смог. Смог сжечь все мосты, переступить через ненависть и жажду мести. Оказывается, уйти — большая победа, чем отомстить. Он не понимал, ему растолковали. Пошумели «коллеги», поугрожали и — отступились. Два месяца нигде не работал. Потом в одном православном издательстве стал заниматься реализацией книг. Навыки были, получилось. Деньги, из-за которых так убивался, как-то вдруг измельчали, отошли на второй план. На первом сияла нестерпимо ярким светом освободившаяся покаянием совесть, как легко её бремя, как удивительно её торжество. К батюшке Георгию с тех пор зачастил. Уже потом узнал, что старец сей в России известный. К нему едут отовсюду специально, это только он случайно на огонёк заглянул.
Вот и сейчас едет. Торопится. Торопится обернуться до Рождества. И что-то беспокоит его помимо слякоти, раздражает. Ну, конечно, она, навязавшаяся попутчица.
— Батюшка дал ваш телефон. Благословил взять меня к нему, как поедете.
Взял. Благословил отец Георгий, нельзя не взять. А самому маета. Девушка какая-то забитая, платок на глазах, вжалась в угол заднего сиденья. Уже часа три едут, а она ни слова.
— Закурить можно? — спросил.
— Мне не хотелось бы… — прошептала девушка чуть слышно.
«Вот ещё новости, в собственной машине и не могу курить. А так хочется затянуться. Навязалась! Робкая, робкая, а „мне не хотелось бы…“ А мне хочется курить».
— Может, разрешите одну сигарету? — спросил, еле сдерживая раздражение.
— Мне бы не хотелось…
Николай резко остановил машину. Вышел. Запахнул свою хлипкую курточку. Спички гасли на ветру, он нервничал, наконец-то затянулся.
К отцу Георгию приехали уже к вечеру.
— Вот молодец, вот молодец, привёз рабу Божью Марину. Я просил, спасибо, не отказал, — суетился отец Георгий возле Николая.
А Николаю уже и стыдно: «Надо было с ней поласковее, что это я, всю дорогу молчал, злился, извиниться, что ли?» Марину определили на постой к старой сгорбленной Савишне. До неё пройти с километр, но Савишна сама явилась, углядела машину: «Пойдём, дочка, печка у меня топлена, вареньем угощу из крыжовника. Любишь из крыжовника?»
Девушка смущённо улыбнулась, отвела глаза. А Николая отец Георгий определил в пристройку. Небольшая пристройка давно служит ему гостиницей. Едут издалека, остановиться где-то надо. А там и свет, и печка, и иконы на стене. Несколько коек в ряд, хватает. Николай вошёл, увидел молоденького монаха, стоящего на молитве. Тоже приехал к батюшке. Монах повернул к Николаю приветливое лицо, махнул рукой на свободную кровать, дескать, располагайся, но молитву не оставил. Николай лёг. Спина, затёкшая от сидения в машине, слегка ныла. Уснул быстро.
Утром у батюшкиной кельи уже была очередь. Он оказался за девушкой, с которой ехал. Мариной вроде… Она подняла на него глаза и тут же опустила. Извиниться, что ли? Да нет, раньше надо было. Стал готовиться к исповеди. Прежде чем войти к батюшке, девушка перекрестилась три раза. Монашка, что ли… Не разговаривает, забитая какая-то. Долго, очень долго девушка не выходила. А вышла… Николай натолкнулся на её взгляд, полный ужаса. Она смотрела на Николая, широко раскрыв глаза и как-то не мигая. Он заметил, только значения не придал. Огонёк лампады из открытой двери звал следующего посетителя. Николай встал: «Господи, благослови!» Батюшка в епитрахили, поручах сидел на стуле, устало опустив спину. Белая борода его выделялась в полумраке комнаты первой, потом уже — лицо, глубокие морщины.
— Ну что, раб Божий Николай, всё на «мерседесах» разъезжаешь?
— Нельзя без машины, отец Георгий, поездом я бы и сейчас ещё ехал.
— Ну, давай, что у тебя…
Знакомый холодок под сердцем. Сейчас надо сказать всё, не утаить, не слукавить. Стал говорить, как всегда, сначала неровно, путаясь, а потом как в омут головой — всё.
Батюшка слушал, склонив голову и прикрыв глаза. Иногда лишь слегка кивал головой, — дескать, слышу, не сплю, рассказывай. И вот оно, блаженное облегчение. Батюшка накрывает голову Николая епитрахилью, читает разрешительные молитвы. Чтобы пережить это светлое, ни с чем не сравнимое чувство, можно было бы не только на «Мерседесе», пешком прийти в эту продуваемую ветрами избушку. Николай поднялся с колен, подошёл под благословение.
— А ты, раб Божий, сколько бобылём жить собираешься? Немолод уже, пора, пора гнездо вить.
— Да моя невеста ещё, отец Георгий, не родилась, — привычно отшутился Николай.
— А вот и родилась. Сидит там. Мариной зовут. Попутчица твоя от самой Москвы, чем не жена тебе?
— Шутите, отец Георгий… Как найду себе невесту, сразу к вам привезу знакомиться. А пока другие у меня заботы.
Вышел. Где она, его «жена»? А вот, сидит пичужкой, укутавшись в большой чёрный платок. Может, его ждёт, «мужа».
— Марина? Вас Марина зовут? Вы меня простите, что я так строг был, пока ехали. На меня, понимаете, столько забот навалилось.
— А я-то тут при чём! — девушка подняла на него глаза, полные слёз. — Мне-то что до ваших забот? Я приехала у батюшки благословения просить в монастырь. Он всё говорил: подожди да подожди, а тут позвал. Я и поехала. Мне бы поездом лучше, а он благословил вам позвонить. У вас проблемы, только я тут ни при чём.
Девушка уже ревела в три ручья.
— А я при чём в ваших проблемах? Мне без разницы, куда вы, в монастырь или…
— А батюшка что сказал?! Говорит, выходи, Марина, замуж за Николая. За вас, значит! За вас. Вот они, ваши проблемы. Только я здесь ни при чём, я в монастырь.
Николай напрягся. Он понял, что разговор заходит слишком далеко, понял, что это была не просто беседа со старцем, это было благословение. Марину он благословил выйти за него замуж, а его — жениться на ней. Девушка рыдала, худенькие плечи тряслись.
— Да не реви ты. Давай что-нибудь придумывать.
Вышли на улицу, стали ходить кругами вокруг «Мерседеса».
— Может, ты что-нибудь не поняла, может, он по-другому выразился…
— Говорит, чем не муж тебе Николай. Я говорю, какой Николай, откуда я знала, что вас Николаем зовут? А он — да тот, что привез тебя ко мне. Я говорю — он старый, да и странный какой-то …
Девушка осеклась и испуганно посмотрела на Николая.
— Вот-вот, — ухватился тот. — Иди и откажись, скажи, что старый муж тебе не нужен. Тебе самой-то сколько? Девятнадцать? Да я тебе в отцы гожусь. Иди-иди, — он стал подталкивать Марину к домику.
— Сами идите. Скажите, что отказываетесь на мне жениться. Так и скажите — отказываюсь.
Пошёл. Отец Георгий стоял на молитве. На скрип двери повернулся, недовольно сдвинул брови:
— Я тебе сказал — она твоя жена. Не ищи другую, только время потеряешь. Всё. Уходи.
Теперь уже Николаю хоть плачь. Он только сейчас понял, как серьёзен этот разговор и какие у него могут быть последствия.
— И откуда ты на мою голову навязалась! — набросился на Марину.- Жил себе, забот не знал.
Она опять заплакала, поняла: батюшка не благословил, непреклонен.
Возвращались так же молча, как и ехали сюда. Только молчание было уже совсем другим. Николай нервничал, злился, даже пару раз закурил без разрешения. А Марина сидела в своём уголочке и хлюпала носом. Николая её слезы злили, больше того, он впервые, как отошёл от той своей торговой мафиозной жизни, пожалел о ней. В ней было много опасного, нестабильного, но в то же время он мог сам решать многое, тем более насчёт женитьбы… Давно бы женился, если бы захотел. Не хотел. Женщины как неспешно вплывали в его жизнь, так из неё и выплывали. А теперь получается: хочешь не хочешь — женись, раз батюшка решил, значит, надо. Бред какой-то. Он, он сам, Николай Степанович Остроухов не решил, а за него решили! А ты подчиняйся, ты ничего не значащая пылинка. Вот так, гневаясь и осуждая, ехал он по вечернему тихому шоссе, и припорошенные снегом ёлки мелькали себе и мелькали.
Высадил Марину у метро. Она, опустив глаза, поблагодарила. И сказала твёрдо, будто на подвиг шла:
— Я вам, Николай Степанович, позвоню.
— Зачем? — чуть не вырвалось у Николая.
Но осёкся, невежливо. Она позвонила через неделю. Он сразу почувствовал — отпустило. Голос не такой напряжённый, как раньше, спокойный:
— Я согласна, Николай Степанович. Батюшка благословил. Я ещё раз к нему ездила, поездом. Только вчера вернулась. Он сказал, мне в монастыре не место. Я ведь иконы пишу, батюшка говорит — иждивенкой в семье не будешь, всегда на жизнь заработаешь. Я согласна.
Николай схватился за голову. А он, он-то не согласен!
— Марина, — бросился он умолять девушку, — я старый, я некрасивый, я тебе в отцы гожусь, подумай, Марина…
— А мне теперь хоть думай, хоть не думай — отец Георгий благословил. А он… ему многое открывается.
Через час Николай вновь гнал свой «Мерседес» по знакомой дороге. Он приготовил длинную речь, пламенный монолог обиженного и оскорблённого человека. Он скажет, он убедит, он приведёт примеры.
Отец Георгий в валенках, тулуп поверх подрясника, чистил во дворе снег.
— Я тебя только к вечеру ждал, — засмеялся.
— Батюшка, — Николай умоляюще посмотрел на него, — батюшка, ну, куда мне жениться…
— А через год ты приедешь и скажешь — батюшка, как хорошо, что я женился. Мил-человек, ты один как перст, и не монах, и не женатый, не дело это. В монастырь ты не готов, а к женитьбе… Девушка редкая, такие на дороге не валяются. Женись. Она тебе дочку родит, крестить привезёшь, назовем её… назовем её Ангелина, — батюшка хитро сощурился, синие детские глаза его светились радостью.
Николай впервые улыбнулся:
— Значит, благословляете?
— Благословляю. Совет вам да любовь…
…Над Кипром тихий душный вечер. Наш теплоход стоит на пирсе, среди таких же, как он, красавцев лайнеров. Сегодня был насыщенный день. Долгая экскурсия по Лимасолу, поездка в Кикский монастырь. А теперь свободное время. Кто отдыхает в каюте, кто бродит вдоль моря, кто сидит в маленьком кафе на берегу. А я очень хочу позвонить в Москву, говорят, недалеко, прямо за кафе телефоны-автоматы. Иду неспешно, наслаждаясь покоем, вспоминая дивные подарки дня. Догоняет человек. Толстенький, рыжий, лицо усеяно веснушками. Наш, с теплохода. В ресторане его столик через два от моего. Очень шустрый. Обожает фотографироваться. Медленно не ходит, всё бегом, эдакий колобок, от дедушки ушёл…
— Щёлкнуть вас на фоне вон той пальмы?
— Не надо, я в Москву звонить…
Мой телефон не ответил. Рыжий человечек быстренько набрал свой номер и затараторил-зачастил:
— Кипр — это потрясающе! Три иконы купил. Как почему три?! На всю нашу семью. Соскучилась? Я тоже. Ещё недельку — и дома. Да, да, обнимаю вас, мне очень вас не хватает.
Трубку положил, а всё улыбался. Так и подошёл ко мне с отсветом улыбки.
— С женой говорил. Она полгода назад дочку родила. А я вот решил в паломничество, давно собирался. Дочь подрастёт, вместе ездить будем, а пока один. Одному, конечно, не то, с семьёй лучше.
— А жена ваша кто?
— Иконописец. В одном московском храме в иконостасе сразу четыре её иконы. Талантливая. А красавица… Не то что я — крокодил. Доченька на жену похожа. Ангелиной назвали. Правда, хорошее имя — Ангелина? От ангела что то, свет какой-то. Я ей накупил! Покажу, хотите? Вот она, моя каюта, милости прошу.
Мы вошли в каюту, и он стал вытряхивать из чемодана воздушные кружевные платьица, туфельки, маечки, костюмчики — ворох весёлой детской одежды, от пестроты которой зарябило в глазах. А одно, ну прямо роскошное платье с наворотами, совсем не детское.
— Навырост взял. Вырастет, а уже есть что надеть. Мне ничего не жалко для доченьки…
Он протянул мне фотокарточку крошечной девчушки. Но сначала нежно поцеловал её.
— Дочка, Ангелинка, солнышко моё, нечаянная моя радость. А это жена. (На меня смотрела красивая юная женщина.) Марина. Красивая? А я дурак, жениться не хотел, всё раздумывал. А отец духовный настоял, ему-то лучше видно, а я роптал, а я роптал, грешный.
И Николай Степанович рассказал мне эту историю.
Наверное, каждый из нас задумывался, а счастлив ли он. А еще задавался вопросом: «Где живут самые счастливые люди?». Будто на Земле есть какое-то место, куда можно попасть и гарантированно обрести покой и безмятежность.
На самом деле, в какой бы идеальной стране с точки зрения политики и экономики мы бы ни жили, счастье — это то, что мы создаем для себя сами. Психологический комфорт и удовлетворенные социальные потребности — это очень важно. Но большинство приятных эмоций мы испытываем благодаря гормонам, которые вырабатываются в нашем организме. При нехватке нужных гормонов, вы будете чувствовать себя самым грустным человеком на планете даже в райском месте.
Где живут самые счастливые люди: что важно для счастья
Согласно всемирному отчету о счастье, в который входит 150 стран, самые счастливые люди живут в Финляндии. В пятерку самых счастливых стран в 2018 году также вошли: Норвегия, Дания, Исландия и Швейцария. В этих странах соблюдают баланс процветания и социального капитала. Люди доверяют правительству и чувствуют стабильность во всех важных сферах. В 2018 году ко всем рассматриваемым аспектам добавили мнение иммигрантов каждой страны.
Однако все эти факторы — внешние. Они зависят от общества, власти, экономики и т. д. Да, они во многом формируют психологический комфорт. Но в счастье есть и физиологические показатели. Давайте разберемся, какие показатели преобладают у счастливых людей, и как самостоятельно повлиять на «гормоны радости и удовольствия».
Как отражается на здоровье жизнь в счастливых странах
В целом в счастливых странах продолжительность жизни гораздо выше. Это связано с возможностью удовлетворять базовые потребности: нормально питаться, отдыхать и не испытывать регулярного стресса.
В Европе, например, люди работают значительно меньше, а зарплаты хватает на все необходимое. Европейские супермаркеты не работают по воскресеньям, а во Франции очень щадящий график для работников предприятий. Французы, как правило, работают с 9 до 12, потом отдыхают 2-3 часа, а после возвращаются на работу до 18 или 19 часов. Конечно, так не везде, но в европейских странах чтут право на отдых, выходные и отпуск.
Конечно, с таким графиком работы люди не испытывают ни физический, ни психологический стресс, что положительно сказывается на общем самочувствии.
Как быть счастливым в любой стране мира
Что делать, если нет возможности и желания переехать в счастливую страну? Стоит помнить, что где бы вы ни жили — ваш внутренний настрой всегда будет с вами. Вам не убежать и не скрыться от собственных мыслей и убеждений.
Психологическое счастье — это, безусловно, важно. Оно влияет на общее самочувствие, но есть физиологические факторы, которые мы можем изменить самостоятельно. За удовлетворение и ощущение счастья отвечают наши гормоны, и мы в состоянии влиять на их выработку. Для этого надо откорректировать свое питание, пересмотреть соотношение работы и отдыха и регулярно заниматься спортом.
Как самостоятельно устроить всплеск гормонов радости
Чаще всего гормонами счастья называют эндорфины, забывая о дофамине и серотонине. Но они тоже влияют на ощущение счастья. Чем больше этих гормонов, тем счастливее человек. Чтобы ощущать себя счастливее, можно искусственно повышать их уровень с помощью питания. Но с дофамином это не сработает.
Как стимулировать выброс дофамина
Дофамин вырабатывается вследствие работы гипофиза, поэтому питание на него не влияет. Гормон появляется в качестве «награды» за приятно проведенное время. Чтобы получить дофамин, вы можете гулять на свежем воздухе или регулярно выделять время на хобби. Гормон также вырабатывается во время секса и занятий спортом.
Что делать, чтобы вырабатывались эндорфины
Эндорфины будут вырабатываться, если регулярно есть бананы, шоколад, виноград, клубнику и апельсины. Но продолжительность их жизни будет невелика. Поэтому производство гормонов удовольствия надо подкреплять прогулками и вылазками на природу. Важно знать, что инфекционные заболевания, слабый иммунитет и неправильное распределение труда и отдыха снижают выработку эндорфинов.
Эти гормоны помогают нам чувствовать себя веселее и радостнее, подавляют стрессовые, апатичные и депрессивные состояния, а также улучшают умственную деятельность.
Безусловно, каждый человек на Земле мечтает о долгой и благополучной во всех отношениях жизни. Так порой хочется уехать из морозного и заснеженного города в уютную страну, где нет войн, бешеного темпа жизни, загрязненного воздуха. Но в каких городах и странах таится счастье? Хотя у каждого свое представление о нем. Тем не менее исследователи и социологи уже выработали условный измеритель счастья, на основе которого ежегодно составляются списки географических мест, где живут самые Что нужно для уверенности в завтрашнем дне? Оказывается, не так уж и много: социальные гарантии от государства, грамотная политика правительства, ну и определенный уровень материального достатка.
Конечно же, сегодня составляется огромное количество рейтингов по поводу того, где живут самые счастливые люди. Большинство из них строится на основе стандартных критериев: уровень финансового благополучия, экологическая обстановка, размер ВВП, степень коррупции, потенциальная продолжительность жизни, свобода жизненного выбора.
Сегодняшний список
Так где живут самые счастливые люди?
Думаете, в США или Германии? Отнюдь нет. «Янки» заняли лишь 15-ю позицию рейтинга, а немцы - 26-ю. Жители Поднебесной оказались на 84-м месте, в то время как россияне заняли 64-е. Англичане в списке самых счастливых помещены на 21-ю позицию, а французы - на 29-ю.
Тогда кто же стоит на первых позициях в перечне стран, где живут счастливые люди? Рейтинг возглавили, как показывают результаты социологических исследований, государства Северной Европы. Причем на протяжении нескольких лет им принадлежит пальма первенства.
Теперь перейдем к практической стороне вопроса о том, где живут самые счастливые люди?
Дания, Орхус
Город расположен на восточном побережье в уютной гавани. Здесь высоко развита промышленность, а люди развлекаются тем, что катаются на водных лыжах и яхтах. В Орхусе регулярно организовываются музыкальные фестивали, выставки искусств, ставятся театральные спектакли. Гости датского города с удовольствием проводят время в местных кафе и ресторанах. Жителям из окон домов открывается живописный вид на Северное море.
Норвегия, Осло
Не имеете ни малейшего понятия о том, где живут самые счастливые люди в мире?
Социологи утверждают, что в норвежской столице. Здесь можно любоваться удивительными красотами природы, которые не увидишь нигде. Столица древних викингов окружена величественными лесами и массивными горными хребтами. В городе гостям всегда предложат интересную культурную программу: можно сходить на концерт, фестиваль, посмотреть уникальные скульптуры, украшающие местные парки и скверы, а также посетить знаменитый оперный театр. В Осло работает огромное количество баров, клубов, супермаркетов. Экономическое развитие городу обеспечивает нефтяная промышленность.
Швейцария, Женева
Еще где живут счастливые стран был бы неполным без Швейцарии. Еще бы, кого оставят равнодушным заснеженные альпийские горы и величественные хребты Юра? Живописный город на юго-западе страны находится в центре этой природной палитры красок. Расположенное вдоль здание собора Сент-Пьер поражает своей архитектурной изысканностью. В зимнюю пору в Женеву съезжаются туристы со всех уголков планеты, чтобы покататься на лыжах и сноубордах по местным горным склонам. В летнее время года многие путешественники наслаждаются отдыхом на пляжах.
В городе находится удивительной красоты фонтан - Джет Део, который должен посмотреть каждый турист, приезжающий в эту гостеприимную страну.
Нидерланды, Утрехт
Продолжим рассматривать вопрос о том, где живут Страны северной части Европы в этом отношении занимают лидирующие позиции. Однако в таком государстве, как Нидерланды, для человека тоже созданы комфортные условия для «векования». В частности, в голландском городе Утрехте люди во всех смыслах чувствуют себя превосходно. Здесь черпают вдохновение художники, музыканты, поэты. Обилие пабов, баров и кафе дает возможность туристам отведать пикантные блюда национальной кухни. Гости города могут любоваться тем, как люди путешествуют на лодках вниз по водному пути. Летом здесь проводится знаменитый кинофестиваль, куда приезжают именитые актеры и режиссеры. Динамичная жизнь и атмосфера непринужденности превращают Утрехт в город счастья.
Швеция, Мальмё
Этот удивительный город соединяется с датской столицей Эресуннским мостом, поэтому желающие посмотреть на достопримечательности Копенгагена могут с легкостью пройти по нему.
Канада, Кингстон
На североамериканском континенте тоже существует город, жители которого довольны жизнью. Речь идет о канадском Кингстоне, который находится в восточной провинции Онтарио. Здесь также предлагается широкая культурная программа: начиная с музыкальных фестивалей и заканчивая театральными постановками. Здесь созданы все условия для творчества. Жители города придерживаются принципов толерантности и свободы выражения мнений. Безусловно, эти факторы повлияли на то, что люди чувствуют себя в Кингстоне счастливыми.
Финляндия, Хельсинки
В финской столице зафиксирован минимальный уровень коррупции чиновников.
Здесь наблюдается высокий уровень качества жизни и образования, разница в доходах населения - незначительна. Доступность услуг качественной медицины и оптимальный баланс между отдыхом и работой - для многих людей такие факторы служат залогом счастья. Опять же, в Хельсинки на высоком уровне развита культура: обилие театров, филармоний, музеев - яркое тому подтверждение. Архитектурный облик финского города представлен стилем модерн, который поражает туристов своим великолепием.
Российские города
Безусловно, огромное количество людей интересует вопрос о том, где живут самые счастливые люди России.
Как показали результаты социологических опросов, в списке лидеров оказалась столица Чеченской республики - город Грозный. Также россияне чувствуют себя комфортно в таких городах, как Казань, Тюмень, Сургут. А вот российская столица в рейтинге самых "счастливых" городов заняла лишь 52 место.
Итоги социологического исследования продемонстрировали, что степень финансового благосостояния является для россиян существенным, но вместе с тем не определяющим критерием, который делает человека счастливым. Основными факторами, как оказалось, являются уровень безопасности, ощущение перемен к лучшему в том городе, где живет человек, экологическая обстановка. Только по этой причине в лидеры выбились города, облик которых за последние годы кардинально изменился: Сочи, Грозный, Казань.
Счастливые народы
Сегодня социологи дали ответ и на вопрос: «Где проживают самые счастливые народы мира»? Если говорить о территории Центральной Азии, то на первом месте оказались казахи. Исследователи заявили, что самыми улыбчивыми в Азии являются филиппинцы. Далее по убыванию идут народы, проживающие на территории Лаоса, Турции, Мьянмы, Кыргызстана, Таиланда, Израиля. Самый высокий уровень неудовлетворенности жизнью зафиксирован у узбеков.
Счастливыми себя считают жители южноамериканского континента. Первое место рейтинга заняли бразильцы.
Что же касается европейской части, то список самых счастливых народов возглавляют жители Македонии. Вторую позицию занимают румыны.
Несчастливые
Ну а самыми "несчастными" странами, по мнению экспертов, являются Бенин, Руанда, Бурундия, Сирия, Того. Жители этих государств устали от беспорядков и нищеты.
Наталия Евгеньевна Сухинина
ГДЕ ЖИВУТ СЧАСТЛИВЫЕ?
рассказы и очерки
Предисловие
ПРАВОСЛАВНОЕ ВИДЕНИЕ МИРА
Русские люди - православные. А кто не православный, в том русскость его становится сомнительной. Для многих это уже общее место со времён Достоевского. Но что значит - быть православным? Не с рождением же это даётся. Нет, Православию необходимо учиться, в Православии воспитываться. А как?
Разумеется, в церковь ходить: кто ставит себя вне храма, тот и вне веры неизбежно - кому Церковь не мать, тому Бог не отец. Это опять-таки давно стало бесспорным, хотя и не для всех, так что повторять и повторять несомненное время от времени полезно. Обязательно читать Священное Писание, проверяя себя святоотеческой мудростью, ибо своим разумением до таких ересей можно дочитаться, что лучше бы тех книг и в руки не брать. Надобно постигать вероучительные основы Православия, догматические истины. Нужно, наконец, стараться жить по заповедям, что весьма непросто.
Однако в следовании всему этому нас подстерегает опасность превращения необходимого во внешнее, формальное, не завладевающее всею полнотою нашего бытия. Можно стать начётчиком, гордецом-фарисеем - а от того мало пользы будет. Ведь фарисей был весьма благочестив, исполняя даже более требуемого, и тем не менее Самим Сыном Божиим был поставлен ниже грешника-мытаря.
Чтобы принять в себя истины Православия, потребно, помимо всего прочего, усвоить их через собственный жизненный опыт - тогда они станут не внешней догмой, но ориентирами на пути к спасению. Почему согрешили наши прародители? Потому что не имели опыта бытия вне Бога. Собственно, наказание их было великим благом, научением, промыслительно данным для всего человечества ради обретения ценнейшего опыта, без которого невозможно быть твёрдым в следовании воле Божией. (Не всем тот опыт пошёл на пользу, но это уже иная тема.)
Однако собственным опытом всей многосложности жизни - не постигнуть. Слишком необъятно и необозримо море житейское для одного человека. Но ведь можно использовать во благо себе и духовный опыт ближних, как добрый, так и отрицательный. Поэтому великое дело делают те, кто собирает такой опыт по крупицам и делает его всеобщим достоянием. Особенно ценно, если всё собранное получает православное, то есть истинное, освещение и толкование.
Признаюсь, всегда с большой опаской берусь я за чтение работ, в которых автор ставит для себя именно такую цель. Ибо нередко православность понимается внешне: кажется, стоит поминать имя Божие, благочестиво умиляться - и достаточно. А выходит манерность, сюсюкание, фальшивое благочестие, слащавая экзальтация, нарочитая приторность. Православие же именно этого не терпит, закатывание глаз и картинные позы ему противопоказаны. Те сочинения, где словечка в простоте не сказано, а всё с «благочестивой» ужимкой, делу только вредят, отторгая от себя души, не терпящие фальши.
Книга Наталии Сухининой всякому, кто неравнодушно прочитает её, даст много полезного, необходимого для обогащения собственного опыта, поскольку она предлагает строгое, трезвое, мужественное, порою жёсткое и одновременно мудрое, неподдельно доброе воззрение на жизнь. Здесь собран ценнейший опыт, раскрывающий не умозрительно, но на живых примерах - бытие с Богом и без Бога.
Су хинина учит Православию. Не догматике, разумеется, и не церковным канонам - для того есть специальные книги. Она учит православному постижению жизни на простых житейских примерах. А это-то читателю просто необходимо, поскольку житейский опыт ненавязчив, но доказательнее подчас самых рассудительных назиданий.
Кто, например, не знает истины преподобного Серафима Саровского «стяжи дух мирен, и вокруг тысячи спасутся»? Можно долго и умно о том порассуждать. У Сухининой же это раскрывается на отрицательном примере, в узнаваемой всеми обыденной ситуации (рассказ «Последние цветы из нашего сада»): немирный дух, уныние - отравляют всё вокруг себя, делают ближних несчастными, исполненными духа злобы. И нет ни одного поминания всуе Божиего имени, нет ссылки на Святых Отцов, но святоотеческая мудрость «уныние есть услада дьявола » (святитель Тихон Задонский) слишком наглядна, чтобы в ней усомниться.
Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)
Наталия Евгеньевна Сухинина
ГДЕ ЖИВУТ СЧАСТЛИВЫЕ?
рассказы и очерки
Предисловие
ПРАВОСЛАВНОЕ ВИДЕНИЕ МИРА
Русские люди – православные. А кто не православный, в том русскость его становится сомнительной. Для многих это уже общее место со времён Достоевского. Но что значит – быть православным? Не с рождением же это даётся. Нет, Православию необходимо учиться, в Православии воспитываться. А как?
Разумеется, в церковь ходить: кто ставит себя вне храма, тот и вне веры неизбежно – кому Церковь не мать, тому Бог не отец. Это опять-таки давно стало бесспорным, хотя и не для всех, так что повторять и повторять несомненное время от времени полезно. Обязательно читать Священное Писание, проверяя себя святоотеческой мудростью, ибо своим разумением до таких ересей можно дочитаться, что лучше бы тех книг и в руки не брать. Надобно постигать вероучительные основы Православия, догматические истины. Нужно, наконец, стараться жить по заповедям, что весьма непросто.
Однако в следовании всему этому нас подстерегает опасность превращения необходимого во внешнее, формальное, не завладевающее всею полнотою нашего бытия. Можно стать начётчиком, гордецом-фарисеем – а от того мало пользы будет. Ведь фарисей был весьма благочестив, исполняя даже более требуемого, и тем не менее Самим Сыном Божиим был поставлен ниже грешника-мытаря.
Чтобы принять в себя истины Православия, потребно, помимо всего прочего, усвоить их через собственный жизненный опыт – тогда они станут не внешней догмой, но ориентирами на пути к спасению. Почему согрешили наши прародители? Потому что не имели опыта бытия вне Бога. Собственно, наказание их было великим благом, научением, промыслительно данным для всего человечества ради обретения ценнейшего опыта, без которого невозможно быть твёрдым в следовании воле Божией. (Не всем тот опыт пошёл на пользу, но это уже иная тема.)
Однако собственным опытом всей многосложности жизни – не постигнуть. Слишком необъятно и необозримо море житейское для одного человека. Но ведь можно использовать во благо себе и духовный опыт ближних, как добрый, так и отрицательный. Поэтому великое дело делают те, кто собирает такой опыт по крупицам и делает его всеобщим достоянием. Особенно ценно, если всё собранное получает православное, то есть истинное, освещение и толкование.
Признаюсь, всегда с большой опаской берусь я за чтение работ, в которых автор ставит для себя именно такую цель. Ибо нередко православность понимается внешне: кажется, стоит поминать имя Божие, благочестиво умиляться – и достаточно. А выходит манерность, сюсюкание, фальшивое благочестие, слащавая экзальтация, нарочитая приторность. Православие же именно этого не терпит, закатывание глаз и картинные позы ему противопоказаны. Те сочинения, где словечка в простоте не сказано, а всё с «благочестивой» ужимкой, делу только вредят, отторгая от себя души, не терпящие фальши.
Книга Наталии Сухининой всякому, кто неравнодушно прочитает её, даст много полезного, необходимого для обогащения собственного опыта, поскольку она предлагает строгое, трезвое, мужественное, порою жёсткое и одновременно мудрое, неподдельно доброе воззрение на жизнь. Здесь собран ценнейший опыт, раскрывающий не умозрительно, но на живых примерах – бытие с Богом и без Бога.
Су хинина учит Православию. Не догматике, разумеется, и не церковным канонам – для того есть специальные книги. Она учит православному постижению жизни на простых житейских примерах. А это-то читателю просто необходимо, поскольку житейский опыт ненавязчив, но доказательнее подчас самых рассудительных назиданий.
Кто, например, не знает истины преподобного Серафима Саровского «стяжи дух мирен, и вокруг тысячи спасутся»? Можно долго и умно о том порассуждать. У Сухининой же это раскрывается на отрицательном примере, в узнаваемой всеми обыденной ситуации (рассказ «Последние цветы из нашего сада»): немирный дух, уныние – отравляют всё вокруг себя, делают ближних несчастными, исполненными духа злобы. И нет ни одного поминания всуе Божиего имени, нет ссылки на Святых Отцов, но святоотеческая мудрость «уныние есть услада дьявола » (святитель Тихон Задонский) слишком наглядна, чтобы в ней усомниться.
Пересказывать смысл всех рассказов нет нужды – их надо просто прочитать. Автор учит вглядываться в людей, узревать за внешним внутреннюю суть характеров и поступков. И учит любви, которая начинается с сочувствия к даже самому непривлекательному человеку. Учит в смирении прощать, когда так трудно простить.
Каждый верующий знает: Бог помогает ему во всех жизненных обстоятельствах, в испытаниях, неурядицах. Нужно лишь с верою искать такой помощи. А если сомнения одолевают? Но вот прочитайте о невыдуманных историях, случившихся в жизни самых обычных людей – это ли не живое свидетельство?
Читаешь книгу и невольно укрепляешься в убеждении: с верою жить хорошо и легко (не в обыденном смысле, а в духовном), без Бога – тягостно и безысходно. Русские люди издавна знали: без Бога не до порога. И вот все эти Рассказы ещё одно подтверждение тому.
И невольно приходит на ум одно побочное рассуждение, какое, вероятно, и не входило в расчёт автора: как преступно мыслят и ведут себя те, кто до сих пор воюет против веры, кто с ненавистью отзывается о Православии. На что обрекают они человека, весь народ, пытаясь вбить всем в сознание свои удручающе вульгарные стереотипы о самодостаточности человека, о плюрализме, о потребительских идеалах? Те, кто бьётся в истерике, стоит завести речь о необходимости научить детей основам Православия, обрекают народ на вырождение и гибель. Статистика пугающа: мы на первом месте по самоубийствам в молодёжной среде. И не надо обманывать себя: в безверии, в безбожии это будет всё более усугубляться. Чего же добиваются воюющие с верой? Не ведают, что творят? Кто-то в собственном самодовольстве и тупой самоуверенности и впрямь не ведает, а кто-то...
Человека ведёт по жизни, ограждая от падений (а мы тому нередко противимся – и падаем-таки), промыслительная воля Божия. Не следует, однако, полагать, будто эта простая мысль примитивно проста. Она как раз требует нередко подлинного подвига веры, потому что православные требования к человеку порою жёстко парадоксальны и на уровне обыденного сознания неприемлемы. Своеобразным тестом для проверки нашей веры становится в этом смысле рассказ «Грустный флейтист у весёлой булочной». Всё существо наше противится тому выбору, какой смиренно сделали участники рассказанной истории, подчинившиеся воле старца. Но ведь духовная мудрость старца есть лишь следствие не собственного произвола, а духовного постижения Промысла. Противиться Промыслу – всегда обрекать себя на грядущую беду. Сказать-то легко, а поди попробуй, когда тебя самого коснётся. Мы ведь судим обо всём из своего ограниченного временного пространства, и всё нам кажется, будто лучше всех знаем, где наше благо. Промысл определяет всё по законам вечности, а из вечности, как ни мудри, всегда виднее. Не принимая этого ограниченным собственным рассудком, мы и обжигаемся, пребывая в недостатке веры. А если принимаем, даже вопреки внутреннему своему протесту, – получаем то, на что и надежду, быть может, давно потеряли (рассказ «Платье навырост»).
Не наша задача, повторим вновь, перечислять все добрые уроки, какие можно вынести из чтения рассказов Наталии Сухининой. Кто прочитает – сам всё увидит и поймёт. Сказать же напоследок нужно о несомненных художественных достоинствах предлагаемой книги. Это очень важно: дурная форма может обессмыслить любое самое благое намерение. Сухинина же формой владеет умело, лаконично строит повествование, ёмко подбирает самые точные и выразительные детали, чётко выстраивает композицию рассказа, верно выбирает нужную интонацию.
О мастерстве словесного рисунка можно судить хотя бы по такому отрывку (рассказ «Злая старуха с голубым, ридикюлем»):
«Была она маленькая, юркая, с мелким сморщенным личиком, глубоко посаженными глазами, которые угольками жгли окружающий мир. Она быстро, походкой торопящегося, очень делового человека, входила в церковные врата, важно крестилась на купола и семенила к входной двери. У двери делала ещё три низких поклона и входила под храмовые своды. И– начиналась работа локтями. Локти были острые, сама она шустрая, потому и просаливалась быстро сквозь толпу. Вперёд к солее, по центру
На ограниченном пространстве текста – ничего лишнего. Но как зримо дано описание... Мы не просто видим облик человека, но уже и угадываем характер, соотнося с тем, что и самим знаемо по опыту. И как неожиданно и выразительно созданное слово: просаливалась сквозь толпу... Это высший пилотаж словесного искусства.
Книга рассказов Наталии Сухининой – нужная, полезная, добрая. Всякий, кто прочтёт, с этим неизбежно согласится.
Михаил Дунаев,
профессор Московской Духовной Академии
СЕРЁЖКИ ИЗ ЧИСТОГО ЗОЛОТА
Марии семь лет. Она ходит, вернее, бегает в первый класс. Почему бегает? Не знаю. Наверное, потому, что ходить у неё не получается. Ноги несут сами, худенькие, ловкие, проворные ножки, они едва задевают землю, по касательной, почти пунктиром, вперёд, вперёд... Мария черноглаза и остроглаза, буравчики-угольки с любопытством смотрят на Божий мир, радуясь ярким краскам земного бытия и печалясь от красок невыразительных. Нравится ли ей её имя? Она его обожает. Мария... Как такое имя может не понравится? Конечно, Машка, Маруся, Маня не так благозвучно, иной раз и откликаться не хочется, но она откликается. Не откликнешься, а её звали туда, где интересно. Мария живёт в православной семье, у неё три старших сестры и ни одной младшей. Домашние любят её, но не балуют. Мария и сама понимает – баловство до добра не доведёт и усвоила с пелёнок, что довольствоваться надо малым. Она и довольствовалась, пока не наступил тот незабываемый день.
Она скакала через лужи, и ранец небольно стучал ей по спине, вот уж весело, так весело: её сегодня по математике – не спросили! А ещё дома сегодня – пироги! Мария уходила в школу, а самая старшая её сестра Лена ставила тесто:
– Придёшь из школы, а они горяченькие...
Бывают же такие дни. Всё ладится, даже через лужи прыгается легко и грациозно, вот сейчас как разбегусь... И – встала. И чёрные глазки-буравчики засветились восторгом. Навстречу Марии шла красавица. Её пепельные волосы струились по плечам, походка легка и независима, в глазах – великодушное снисхождение ко всем человеческим слабостям вместе взятым. А в ушах – серёжки! Умопомрачение, а не серёжки! Мерцающие, вздрагивающие на солнце огоньки. Марии даже почудилось, что они звенят. Как весенние капельки – звяк, звяк...
Сердце девочки забилось под синей, на синтепоне, курточкой громче, чем это звяк, звяк... Померкло солнце. Вкус ожидаемых пирогов стал неуместен и груб. Красавица прошла мимо, грациозно обойдя большую, сверкающую на солнце, лужу. А Мария остановилась перед лужей в бессилии – не перепрыгнуть. Легкость в ногах сменилась свинцовой тяжестью. Она притащилась домой и с размаху запустила ранцем в зелёного мохнатого зайца, мирно сидящего на диване и равнодушно глазеющего на настенный календарь с видами зимнего Торонто. Заяц смиренно затих под тяжестью мудрёных Марииных учебников. А сама она, как была в куртке, свернулась рядом с зайцем калачиком, отвернулась к стене и -заплакала горько. Пришла мама, села рядом. Молча положила руку на разгорячённую дочкину голову. Пришла самая старшая сестра, поставила рядом на столе тарелку с пирогами. Пришла самая младшая из старших сестер, перепуганная:
– Ну чего ты, Маш, ну чего ты?
Не было папы, он работал в вечернюю смену, и ещё одной сестры, она в институте. Собравшиеся вокруг дивана ждали Марииных объяснений.
И они их услышали:
– Я хочу серёжки, – всхлипывая, выдавила из себя Мария, – маленькие, из чистого золота. Но вы мне их никогда не купите... – и опять заревела, горько размазывая слёзы по несчастному лицу.
Вечером, когда собрались все, а Мария, утомлённая потрясением дня, крепко спала, на кухне начался «совет в Филях» о правильной тактике и мудрой стратегии. Конечно, серёжки для Марии семейный бюджет не осилит. Да и зачем маленькой девочке такое баловство? Трое дочерей выросли без этих капризов, и Машка перебьётся, надо поговорить с ней строго. Кому? Папе? Старшей сестре? Маме? Маме.
– Ты знаешь, это очень дорогая вещь и нам не под силу. А увидишь на ком-то норковое манто, тоже захочешь? Так не годится, мы люди православные, нам роскошество не на пользу. Вот вырастешь, выучишься, пойдёшь на работу...
Мария ужаснулась длинному пути к её заветной мечте. С ума сойти – вырасту, выучусь. Серёжки хотелось сейчас. Яркие огонёчки, золотые капельки прожигали сердце, и в сладостной истоме оно ныло и роптало против материнской логики.
– Сто лет пройдёт. А я сейчас хочу! Ничего мне не покупайте, ни ботинки на зиму, ни свитер, ну купите серёжки...
– Прекрати капризы. Ишь моду взяла – требовать. Никаких сережёк ты не получишь.
Затосковала, запечалилась девочка-попрыгушка. И надо было ей встретиться с красавицей-искусительницей? И вот ведь что интересно: жестокий мамин приговор «никаких сережёк ты не получишь» ещё больше распалил её сердечко. Ей хотелось говорить только про серёжки.
Она вставала перед зеркалом и представляла себя счастливую, улыбающуюся, с серёжками в ушах. Дзинь – повернулась направо, дзинь – повернулась налево.
– Ну купите...
– Маша, прекрати.
– Ну не надо мне зимних ботинок.
– Сколько можно твердить об одном?
– Ну, пожалуйста...
Получила подзатыльник от самой младшей из старших сестер. Поплакала. И – опять за своё.
Решение пришло неожиданно. Она поняла, что ей никогда не разжалобить стойких в жёстком упорстве домашних. Надо идти другим путём. И путь был ею определён.
Воскресный день выдался серый, тяжёлый, слякотный.
– Я гулять.
– В такую погоду? Только недолго.
Бегом, не оглядываясь, к электричке. Встала в тамбуре, уткнулась носом в стекло, только бы не контролёры. Ей всего четыре остановки. Ей в Сергиев Посад. В Лавру. К преподобному Сергию.
Огромная очередь в Троицкий собор к раке с мощами преподобного Сергия. Встала в хвосте, маленькая, черноглазая девочка-тростиночка с самыми серьёзными намерениями. Она будет просить Преподобного о серёжках. Говорят, он великий молитвенник, всех слышит, всех утешает. А она православная, крещёная, мама водит её в храм, причащает, она даже поститься пробует. Неужели она, православная христианка Мария, не имеет права попросить Преподобного о помощи? Пошёл дождь. Женщина, стоящая впереди, пустила её под зонт. Потихоньку, потихоньку, к раке...
Упала на колени пожилая женщина со слезами отчаянья – помоги!
Мария на минуту усомнилась в своём решении. У людей беда, они просят в беде помочь, а я – серёжки... У Преподобного и времени не останется на меня, вон народу-то сколько, и все просят – о серьёзном!
Но как только поднялась на ступеньку перед ракой, так и забыла обо всём, кроме серёжек. Подкосила детские коленочки чистая искрения молитва. Глаза были сухи, но сердце – трепетно.
Дома беспокоились. Но Мария решительно прошла на кухню и попросила есть. Домашние переглянулись – отпустило. А она на другой день поехала в Лавру опять. Прямо после школы, не заходя домой. Народу было меньше, и она быстро оказалась перед святой ракой. Опять просила – упорно и настырно. Третий раз – неудача. Марию в Лавре обнаружила подруга старшей сестры Лены.
– Ты одна? А дома знают?
Ну, конечно же, доложила. «А знаете, ваша Маша...» Мария получила за самоволие сполна. Она упорно молчала, когда домашние допытывались, зачем она ездила в Лавру. Наконец, не выдержала и крикнула:
– Да серёжки я у Преподобного просила! Вы же мне не покупаете. Серёжки!
Начались долгие педагогические беседы. Мама сказала, что у Преподобного надо просить усердия в учёбе, он помогает тем, кто слаб в науках. А ты, Маша, разве тебе не о чем попросить Преподобного? Разве у тебя всё в порядке с математикой, например?
И опять Мария загрустила. Мамина правда устыдила её, разве до серёжек преподобному Сергию, если со всей России едут к нему по поводу зачётов, экзаменов, контрольных?
И был вечер, тихий и теплый. Солнечный день успел согреть землю и она отдавала теперь накопленное ласковым сумеркам, вовремя подоспевшим на смену. Мама вошла в дом таинственная, молчаливая и красивая. Она долгим взглядом посмотрела на Марию, не поспешила, как обычно, на кухню греметь посудой, жарить и парить, а села на диван, обняла дочку.
– Дай руку, – попросила негромко.
Маленькая, уютная коробочка легла в Мариину ладошку. А в ней...
– Серёжки... Мама, серёжки! Ты купила? Дорогие? Но мне не надо ничего, ботинки на зиму...
– Нет, дочка, это не мой подарок. Это тебе преподобный Сергий подарил.
Ночью, когда потрясённая Мария, бережно запрятав под подушку заветный коробок, спала, притихшие домашние слушали историю...
Мама торопилась в сторону электрички и её догнала знакомая. Не виделись давно, как и что, как дом, как дети?
– Ой, и не спрашивай. Дома у нас военная обстановка. Мария такое вытворяет. Увидела у кого-то серёжки на улице и – хочу такие и всё. Золотые, не какие-нибудь. И уговаривали, и наказывали, ничего не помогает. Так она что придумала? Стала ездить в Лавру и молиться у раки преподобного Сергия, чтобы он ей серёжки подарил!
Знакомая в изумлении остановилась.
– Серёжки? Преподобному молилась? Чудеса...
Притихшая знакомая проводила маму до электрички, и когда та уже вошла в тамбур и хотела махнуть ей рукой, вдруг быстро сняла с себя серёжки:
– Возьми! Это Машке.
Дверь закрылась, и растерянная мама осталась стоять в тамбуре с серёжками в руках. Корила себя всю дорогу за свой бестактный рассказ. Поехала на следующий день отдавать. А та не берёт: это ей не от меня, от преподобного Сергия.
Муж этой знакомой, Натальи, дьякон одного из подмосковных храмов. Прошло уже много времени, а его всё никак не рукополагали в священники. А им бы уже на свой приход определяться, жизнь налаживать. И пошла Наталья просить помощи у преподобного Сергия. Тоже, как и Мария, выстояла большую очередь, тоже преклонила колени пред святой ракой. Помоги, угодниче Христов! И вдруг в молитвенном усердии пообещала:
– Я тебе серёжки свои золотые пожертвую, помоги...
Вскоре мужа Натальи рукоположили. Стал он настоятелем одного из храмов в Подмосковье. Настало время отдавать обещанное. Пришла в Лавру, ходит в растерянности: куда ей с этими серёжками? На раке оставить нельзя, не положено, передать кому-то, но кому? Ходила, ходила, да так и не придумала, как лучше отблагодарить преподобного Сергия золотыми своими серёжками. Вышла из Лавры, тут и повстречалась с Марииной мамой. И ушам своим не поверила:
– Мария наша в Лавру ездит, чтобы Преподобный ей серёжки подарил...
Сняла с себя золотые капельки-огоньки. По благословению Преподобного. И нарушать то благословение Наталья не может.
А Мария и не удивилась особенно дорогому подарку, детское сердце открылось навстречу святому старцу и искренне уповало на его помощь. Молитва – особенный труд. В нём своя тайна, свои законы и свой промысел. Дорогой подарок от преподобного Сергия в маленькой коробочке. Особая радость черноглазой девочки, подтвердившей своей чистой верой и истовой, без чужих глаз, молитвой, естественный порядок отлаженной тысячелетиями жизни в Боге.
А уши у Марии не проколоты. И разрешить носить серёжки в школу её мама опасается. Оно и правда, рискованно. Пока раздумывали, как лучше поступить, позвонил иерей Максим. Тот самый, чья матушка молилась Преподобному. И пообещала пожертвовать дорогой подарок.
– Слушай, Мария, тут такое дело– сказал серьёзно. – Собор наш надо восстанавливать, работы непочатый край. Фрески требуют серьёзной реставрации. Хочу тебя попросить – помолиться, чтобы Господь дал нам силы для работы во славу Божию. И как только фрески восстановим, так сразу и благословляю тебя носить серёжки. Согласна?
– Как благословите, отец Максим, – смиренно ответила раба Божия Мария.
Она очень хочет, чтобы это произошло поскорее. И каждый вечер встаёт на молитву перед иконой Преподобного Сергия, кладёт земные поклоны, и просит, и надеется, и верит. А собор-то называется Троицкий. И в том тоже рельефно просматривается чудный Промысл Божий. Преподобный Сергий – служитель Троицы от рождества своего до блаженной кончины. Бго молитвами живут и крепнут все Троицкие монастыри и храмы России. И этот не оставит он без своего духовного окормления, тем более, что есть особая молитвенница за храм, маленькая девочка с красивым именем Мария. Черноглазая Дюймовочка, которой очень будут к лицу серёжки из самого чистого на свете золота.
ПИКНИК У ОЛЕНЬЕЙ РЕЧКИ
Подсолнух оказался смелее своих закомплексованных собратьев: те сбились в кучу на солнечном пригорке, а этот дерзко задрал свой конопатый нос аккурат у обочины. И стоит как солдат, навытяжку, даже перед самыми крутыми иномарками спину не гнет.
– Красота! – воскликнула матушка Варвара.
– Красота, – подтвердил наш водитель Володя.
– Красота, – поддержала и я.
Мы вышли из машины сфотографироваться с подсолнухом. Матушка бережно обняла его, прижала к монашескому своему платью, и глянули в объектив сквозь большие очки грустные глаза в обрамлении черного апостольника.
– Я повезу эту фотокарточку в Австралию...
Не унять грусть, подкатившую к матушкиному сердцу. Чтобы развеселить её, начинаю философствовать:
– Вот жил себе подсолнух на обочине, и на тебе, сделал головокружительную карьеру и аж в Австралию отправился. Вот что значит оказаться в нужный момент на нужном месте.
Мы едем дальше, рассуждая о судьбе подсолнуха-карьериста. А Сибирь-матушка стелила нам под колеса ровную скатёрку домотканых, но очень ладных дорог. А теперь уже и фотокарточка передо мной: матушка и подсолнух. И нет рядом ни той, ни другого. Матушка улетела в Сидней, и подсолнух с ней на зависть тем робким неудачникам, оставшимся на сибирском пригорке. Мне грустно смотреть на фотокарточку. Но грусть добра, она возвращает к добрым воспоминаниям.
Телефонный звонок в мою квартиру. Немолодая женщина чётко и медленно выговаривает слова:
– Я матушка Варвара. Много лет назад мы встречались с вами в Иерусалиме. Я была игуменьей в монастыре на Елеонской горе, вы заходили к нам...
Лихорадочно вспоминаю. Матушка Варвара? Да, да, одиннадцать лет назад, когда я впервые оказалась на Святой земле, действительно заходила на пару часов в Елеонский монастырь, действительно там встречалась с игуменьей, мы немного поговорили. Но прошло одиннадцать лет.
– Не удивляйтесь. Случайно увидела публикацию, подписанную Вами. Подумала, вдруг вспомните. В редакции дали ваш телефон.
– Я приехала в Россию из Австралии, хотелось бы повидаться...
Все мои планы вмиг скорректировали ради этой удивительной встречи. Мы обнялись как родные. Никогда матушка Варвара в России не была. Её родители уехали сразу после революции. Нет-нет, слово «уехали» неправильное, оно слишком благополучное, спокойное. Был семейный обед, подали первое. Но тут прибежали взволнованные соседи; через два часа поезд, просили передать – вам надо уехать. На пару недель, не больше, в городе неспокойно, всё может случиться.
Её отец был казачьим атаманом. Действительно -могло случиться всё. Они поднялись из-за стола, не узнав вкуса воскресного супа. В чём были (две недели не срок, обойдёмся) поспешили на вокзал.
И по сей день тянутся эти две недели. Родители два года в муках, лишениях, неимоверных страданиях добирались до Харбина. Китайская земля приютила многих несчастных, гонимых русских. Стала она приютом и для семьи русского казачьего атамана, любившего Россию, как любят дети единственную, Богом данную мать. Здесь-то, в Харбине, и появилась на свет девочка Женя. Пройдёт немного времени, и она будет знать, что она русская, и что жизнь в Китае для её семьи вынужденная, и что пробьёт час и они возвратятся. Но время шло и мама всё чаще стала повторять подрастающей дочке:
– Наверное, мне уже не побывать в России, но ты обязательно должна увидеть её...
Потом был монашеский постриг с именем Варвара, иноческие послушания во славу Божию, игуменство в Елеонском монастыре, годы жизни в Австралии. И вот впервые за семьдесят с лишним лет матушка отправляется в путь, выполнить наказ покойной матери, повидать возрождающуюся из мрака безбожия Россию.
– Боялась ехать. Двадцать восемь часов перелёта, но это не главное. Главное, как встретят меня, смогу ли увидеть то, что хотела увидеть моя покойная мамочка.
Оказывается, матушка Варвара в Москве не сидит:
– Я хочу глубинку увидеть. На Украине была. В Псковской области, Новгородской. Очень хочу попасть на Соловки, но особенно – в Сибирь.
А я на днях вылетаю в Сибирь, уже куплен билет. Меня обещал встретить и повозить по Сибири один московский знакомый, родители которого живут в Минусинске. Он гостит у них, и меня пригласил у них остановиться. Рассказываю об этом матушке и вспоминаю, что мой московский знакомый когда-то учился в Австралии.
– Его случайно зовут не Володя? – спрашивает матушка и пристально на меня смотрит.
– Володя, – лепечу я, уже понимая, что сейчас произойдет что-то важное.
– Володя, Володя... – матушка роется в записной книжке, – мне дали телефон одного Володи, но я звоню, а телефон не отвечает.
Знакомый набор цифр. Телефон моего Володи.
– Он и не ответит. Он в Минусинске, у родителей и через три дня я к нему вылетаю...
– Я привезла ему поклон от одного священника из Сиднея. И не передала до сих пор...
– Матушка, надо лететь в Минусинск! Со мной одним рейсом. Надо лететь в Сибирь! Ведь вы же так хотели посмотреть российскую глубинку! – Я волнуюсь,
боюсь, что моя идея покажется матушке бредовой, но она спокойно отвечает:
– Я бы полетела, но будет ли вежливо, ведь я не знакома с Володей, его родителями.
– Уверена, они будут рады. И поклон передадите...
Самолет набрал высоту. Ночная Москва растеклась
под нами огромным черным пятном. Рядом в кресле матушка Варвара. Господи, благослови нас в путь неблизкий!
Смотрю на фото и вспоминаю. Может быть, матушка сейчас в далёкой своей Австралии, тоже смотрит на это же фото? И жёлтый подсолнух между нами – как весёлый восклицательный знак, запрещающий грустить двум православным сердцам: ни километры между нами, ни континенты, ни часовые пояса, а – молитва. Молитвенный мостик от сердца к сердцу, спасительный, утешительный, прочный.
А помните, матушка? Мы сидели в маленьком дворике у Минусинского храма Спаса Нерукотворного и две русские женщины, Елена Ивановна и Любовь Васильевна, преподавательницы воскресной школы, говорили нам о детях, которых учат?
– Они лучше нас. Они чище нас. Они спасут Россию.
И вы плакали, матушка, и стеснялись своих слёз, а они всё равно – из-под очков тоненькими струйками. А когда сибиряки, заслышав, что Вы из далёкой Австралии, удивлялись: «как хорошо вы говорите по-русски!», Вы, матушка, смущались и всегда повторяли одно и то же:
– Я русская. Это мой родной язык. Я жила в Харбине, но я русская.
Простите, матушка. Люди не хотели вас обидеть. Для них Австралия – экзотика с попугаями и кенгуру и русский человек из Австралии тоже для них экзотичен. А о том, что вы русская каждую минуту кричали ваши глаза, и ваш пытливый ум не желал праздности:
– Что это за дерево, клён? Непохоже. А это рожь колосится? Да, да, рожь, вижу. А что это люди продают в вёдрах? Лисички! Целыми вёдрами, как интересно! Смотрите, лошадка! И мальчик спит в телеге, какой очаровательный малыш. Стадо коров... Большое, но почему все они рыжие?
Матушка впитывала в себя Россию жадно, как истосковавшийся по колодцу путник. Помню, когда мы зашли передохнуть в дом священника отца Василия в селе Ермаковском, матушка попросила разрешения взглянуть на их огород. Вернулась притихшая и попросила меня:
– Пожалуйста, сфотографируйте за домом картофельное поле, избы. Кусочек России. Я должна показать фото в Австралии, там много русских! Но не все могут здесь побывать.
Дочка отца Василия, Настя, мы и глазом моргнуть не успели, сварила суп.
– Тебе лет сколько? Семь? И суп сварила? Можно крышку открою? Укропчик, лучок, морковка, а пахнет как! Неужели сама сварила?
Настя налила нам по полной тарелке. Матушка всё удивлялась, а мы удивлялись на матушку – ну что за диво, девочка сварила суп?
– В Австралии дети не могут варить суп?
– Да из пакетиков могут. Забросил в кипяток и готово, а вот настоящий вряд ли.
Мы много сравнивали – у нас, у них. Рожают мало, не хотят, а ведь чего только не напридумывали в помощь мамам. Нажимай вовремя на кнопки и никаких проблем. А у нас, правда, священнические семьи большие, особенно в сёлах. Но и городские православные теперь тоже одумались, рожают, крестят. И в храмах у нас тесно, особенно на праздники. Матушка как губка, всё впитывает, всё запоминает, всё складывает в глубокую копилку памяти. И Володины именины в неё обязательно попадут, в эту копилку. Знатные получились именины, с домашним вином, подарками, пирогами. Мама Володи, Людмила Ивановна, взялась стряпать пироги, с черникой, капустой, яйцами. Матушка вызвалась помогать. У каждой хозяйки свои секреты? Не всегда. Оказалось, что и Людмила Ивановна, и матушка пекут пироги совершенно одинаково. Вы сколько яиц в тесто добавляете? И я столько. А вы долго вымешиваете тесто? И я столько же. А как вы пироги защепляете? Ой, и я точно так же! Две хозяйки хлопочут у плиты, две русские женщины. У них разный жизненный опыт, разный менталитет, разные судьбы. Но они русские, и для них едины понятия гостеприимства, сердечного расположения к ближнему и – секреты пирогов. Удались именины.
А завтра с утра пораньше мы отправляемся в Саяны.
– Кто не видел Саян, тот не видел Сибири, – сказал отец Володи, Вадим Петрович.
А мы-то с матушкой думали, что Сибирь немножко повидали. С умопомрачительной крутизны обрыва могучая тайга кажется бушующим морем. Она нешуточно пенится волнами, и кажется, что ты вовсе не стоишь над обрывом, а совершаешь отважный полёт в самолете над океанской пучиной. Вдали горные, покрытые снегом вершины, как вожделенные берега, манящие спасительной твердью.
– Смотрите, там спящий Саян, – Володя показывает в сторону длинной горной гряды.
Действительно, застывший в камне исполин лежит на спине, покорно сложив на груди руки, ноги вытянуты. Сон его глубок и долог, уж сколько веков не пробуждают его ни холодные сибирские ветры, ни раскат грома, даже к этой Божьей красоте он безучастен. Спящий Саян – высокая точка горного перевала. Матушка собрала букет из ярко-розового иван-чая, жёлтых цветков зверобоя, медовой пахучей неброской травки.
